Социальные ограничения: содержание, структура, функции

Так как общая структура социальных ограничений уже была представлена в

предыдущих разделах работы, то несложно догадаться, что структура функций

социальных ограничений в целом соответствует именно этой структуре. Однако

возникает и вопрос об общих функциях социальных ограничений, выходящих за

рамки этой структуры.

Анализируя систему современных обществ, Т. Парсонс выделил самую общую

функцию своего социетального (гражданского) общества, заключающуюся в

сочленении системы норм с его коллективной организацией (323, с.23). При

этом Т. Парсонс полагал, что «генерализация ценностных систем до такой

степени, когда они становятся способными эффективно управлять социальным

действием без опоры на подробно расписанные запрещения, является одним из

центральных факторов процесса модернизации»(323, с.29). В соответствии с

представленной здесь моделью, «генерализация ценностных систем»

соответствует идеологическому уровню социальных ограничений. При этом

идеология должна по Т. Парсонсу пронизывать всё общество, управляя всеми

действиями его членов. Фактически, место тоталитарного государства у Т.

Парсонса занимает полностью идеологизированное «тоталитарное общество». Эта

генерализированная ценностная система выполняет у Т. Парсонса

системообразующую, главную функцию социальных ограничений – социально

ограничительную. Задачей этой наиболее общей функции является создание

социальных границ задающих форму социального целого и его внутреннюю

структуру, в которой реализуется воля общества (элиты) к самосохранению и

самоутверждению.

Таким образом, задачей социально-ограничительной функции является

формирование социальной реальности, за пределы которой человек не должен

выходить. У известного исследователя паранормальных явлений К. Кастанеды

(См. 192) существует такое понятие как «точка сборки» - область

собирающая восприятия человека в единое целое, которая, однако, может

существенно перемещаться, в том числе и в области восприятия животных,

растений и т.д. Наиболее известным смещением «точки сборки» является

обычный сон. По мнению К. Кастанеды и его наставников «известное» (тональ)

соотносится с обычным миром, физическим телом и повседневным восприятием.

«…Известное представляет из себя привычную позицию точки сборки и …эта

позиция не дана человеку от рождения, но определяется в ходе обучения. У

новорождённого существа, всё равно, человека ли, животного или растения эта

точка ещё легко передвигается в довольно широком диапазоне. Только в

процессе обучения, который происходит под давлением других существ данного

вида, точка сборки закрепляется на одном месте. В случае новорождённого

человека это означает, что окружающие люди принуждают его зафиксировать

свою точку сборки точно на том месте, где она находится у окружающих.

Только такое равенство позволяет людям воспринимать общий мир, который

создан по общим для всех людей законам. Социальное соглашение, понимаемое

как нормальность человека, является продуктом одинакового положения точки

сборки внутри определённой группы людей»(195, с.202), - писал ученик К.

Кастанеды Н. Классен.

Это означает, что сутью социально-ограничительной функции является в

данной терминологии именно удержание более-менее одинакового положения

«точки сборки» у составляющих общество людей, так, чтобы они не выпадали за

границы социума. Тех, кто устойчиво выходит за пределы нормального сознания

(а, следовательно, и поведения) общество изолирует в тюрьмы,

психиатрические лечебницы, изгоняет, или они сами уходят «от мира» как

монахи-отшельники. Таким образом, главной системообразующей функцией

социальных ограничений является удержание в обществе общего пространства

видения и интерпретации реальности, продуктом которого и является сама

социальная общность со всей присущей ей культурой, составной частью которой

являются социальные ограничения. Н. Классен отмечал, что фиксация сознания

в «нормальном общепринятом положении» у большинства людей является очень

прочной и практику, исследующему изменённые состояния сознания, требуются

годы упорных тренировок для овладения умением произвольного изменения

состояния своего сознания. Однако, Э. Канетти придерживался другого мнения

и считал, «что именно дар превращения, которым обладает человек,

возрастающая текучесть его природы и были тем, что его беспокоило и

заставляло стремиться к твёрдым и неизменным границам»(338, с.501).

Общей функцией всей системы позитивных социальных ограничений является

удержание общества от деградации и распада, от сползания его в хаос и от

превращения его в инородную систему с другой культурой. «Падение границ –

это падение понятий, идей, умственное замутнение. Части теряют понимание

принадлежности к целому, отпадают от животворного центра, отмирают и

вырождаются. Это кровь и смешение языков… Крах границ немедленно

провоцирует кризис философии. Хаос … проникает в разум. К власти в стране

приходят идиоты»(149-Т.1, с.218-219), - писал А.Г. Дугин. Во избежание

этого, функцией позитивных социальных ограничений является поддержание

стабильности и порядка в рамках господствующей концепции.

Опираясь на выделенные Т. Парсонсом функции социальной системы можно

выделить такие следующие из них общие функции социальных ограничений как

ограничения, направленные на воспроизводство имеющихся культурных образцов;

направленные на интеграцию людей в коллективы; ориентирующие личность и

общество на достижение определенных целей и на адаптацию к окружающей

среде.

Дополнительно также можно выделить такие общие функции социальных

ограничений как социальная стабилизация, селекция кадров для различных

видов деятельности, социализация человека, инициирование и подавление

определенных видов деятельности, управление различными процессами: их

скоростью, направленностью, качеством, количеством и т.д.

При этом все функции социальных ограничений могут носить как явный,

так и скрытый характер. Этот момент является очень важным, ибо

декларироваться может одно, а на практике осуществляться другое. Например,

инициирование и подавление определенных видов деятельности может носить

явный и скрытый характер. Допустим правительство, публично декларирует

приоритетность и поддержку определенных видов социальной практики, а на

деле снижает реальные доходы от этой деятельности и ухудшает условия её

осуществления. В этом случае мы имеем осуществляемую в целях манипуляции

массовым сознанием явную декларативную поддержку в сочетании со скрытым

подавлением. Возможна и прямо противоположная ситуация, когда явно какие-то

социальные практики осуждаются (как, например криминальная деятельность) и

в то же время тайно инициируется правящими кругами. Н.Маркова (См. 267) в

качестве примера такой практики приводит показную борьбу с наркотиками в

форме рок – концертов, антинаркотической пропаганды и т.п., которые на

самом деле оказываются скрытой рекламой наркотиков. В качестве примера

явного инициирования и скрытого подавления можно привести ситуацию с

образование и наукой в РФ в 1990-е годы 20 века. Поэтому при оценке

ситуации в любой сфере социальной деятельности надо обязательно выделять

факторы её явного и скрытого инициирования и подавления. Не целостный

подход к этим вопросам становится почвой для различных идейно-политических

спекуляций, когда, односторонне выпячивая тот или иной аспект инициирования

или подавления каких-либо социокультурных практик пытаются создать ложное

впечатление о них. В гармоничном обществе явное и тайное подавление и

поддержка не должны быть направлены на одни и те же практики, но только не

разные. Если что-то поддерживается, то оно не должно одновременно и

подавляться и наоборот. Однако мы чаще сталкиваемся с прямо противоположной

моделью управления, сочетающей явную инициацию со скрытым подавлением или

наоборот.

Общей функцией любой системы социальных ограничений является

формирование и регулирование потребностей человека, а также развитие или

подавление его врождённых способностей и потенциалов. В худшем случае это

реализуется так, как это описал А. Шопенгауэр: «Образование относится к

природным преимуществам интеллекта так же, как восковой нос к

действительному, или планеты и луны – к солнцам. Ибо с помощью своего

образования человек говорит не то, что он думает, а то, что думали другие,

а он заучил (дрессировка); и делает он не прямо то, что мог бы, а что его

приучили делать»(463, с.138), в чём и проявляется его социальная

ограниченность. Система социальных ограничений подавляет и (или) развивает

врождённые потребности человека во всём их многообразии: биовыживательные,

пищевые, сексуальные, эмоциональные, познавательно-интеллектуальные,

деятельностные, двигательные и прочие потребности и одновременно

способствует формированию социально обусловленных потребностей, многие из

которых носят надуманный и, по сути, репрессивный характер, как это показал

Г. Маркузе (266). Это социально наведённые потребности в табаке, алкоголе,

наркотиках, глупых развлечениях, погоне за модой, безудержном

накопительстве собственности, денег и вещей, разрушении природы и т.п.

Представляется также, что современное общество заинтересованно в развитии

далеко не всех потенциальных способностей человека. В первую очередь это

относится к различным экстрасенсорным (оккультным) способностям (пси-

явлениям): ясновидению, телепатии, телекинезу и т.п., однако в условиях

современной цивилизации подавляются и вполне обычные способности: зрение,

слух, обоняние, физическая сила.

«Если предположить, что пси-явления известны лицам, стоящим на более…

высокой ступеньке общества, то станут понятны усилия различных

рационалистических обществ, препятствующих изучению этого феномена, всякие

политические акты и отчаянные шаги диктатур сталинского типа… Однако

результат этого противодействия противоположен тому, чего они добиваются.

Чем больше официальная наука твердит, что никаких пси-явлений нет и быть не

может, тем сильнее люди верят в самую невероятную чушь о летающих тарелках,

радиовнушении или астрологии»(49, с.131-132), - писал Ж. Бержье. На самом

деле, Ж. Бержье не совсем прав, ибо именно совместные усилия официальной

науки и шарлатанов от эзотерики и оккультизма и создают ситуацию

дискредитации этих явлений и мешают развитию этих способностей у

подавляющего большинства людей. «Попробуем вообразить, что представляло бы

собой общество, в котором большинство людей обладали бы пси-возможностями,

как защитными, так и агрессивными, … владели бы психокинезом в такой мере,

что могли бы отбрасывать нападающих силовым барьером. В таком случае

вторжение извне, терроризм или государственные репрессии почти полностью

лишались бы смысла»(49, с.129). Не трудно догадаться, кто в этом не

заинтересован. В качестве альтернативы развитию подобных способностей

сегодня предлагаются телекоммуникационные сети, компьютер и интернет, легко

контролируемые государством и ТНК. В принципе для «элиты» не

заинтересованной в саморазвитии и ориентированной на потребление общества и

его ресурсов любое свободное, особенно массовое развитие способностей людей

представляет явную угрозу её господству. Поэтому, её важнейшей задачей

становится сохранение и воспроизводство всеобщего социально зависимого и

ограниченного состояния.

Перейдём к рассмотрениям функций выявленной в работе структуры

социальных ограничений.

Высшим уровнем социальных ограничений являются концептуальные

ограничения, связанные с концептуальным проектом, в котором реализуется

воля общества (элиты) к самосохранению и самоутверждению. В концепции

реализуемого в обществе социокультурного проекта задаются его основные

ценностно-целевые установки, которые могут быть у разных цивилизаций

различными. Функцией этого уровня социальных ограничений является ценностно-

целевое ограничение общества в целом и отдельных личностей, суть которого

состоит в том, что эти ценности и цели не должны подвергаться сомнению, а

тем более как-то изменяться. Реализуемая концепция фактически существует в

виде набора догм или некоторых метафизических принципов, которые

критиковал марксизм, видимо не понимая их роли в цивилизационном

строительстве. Примеры подобных концептуально-метафизических догм мы можем

наблюдать в религиях. Изменение этих догм недопустимо, так как оно ведет к

изменению концепции, а, следовательно, к появлению другой, новой концепции.

Как это происходило на практике, мы можем отследить, изучая историю

расколов и появления сект в христианстве, когда мелкие на первый взгляд

догматические расхождения приводили к крупным церковным расколам, как,

например, расколу христианства на католичество и православие. Казалось бы,

какая разница исходит ли святой дух только от Бога - отца как в православии

или не только от него, но и от Бога – сына (Христа) как в католичестве?

Однако уровень концептуальных принципов столь высок, что любое

незначительное их изменение ведёт автоматически к изменению всей концепции,

а следом и идеологии и всего социокультурного порядка в обществе. Поэтому

старообрядцы в России 17 века совершенно верно распознали в никонианских

реформах концептуальную революцию, потенциально ведущую к очень

значительным социокультурным последствиям и их сопротивление крещению

тремя, а не двумя пальцами и написанию имени Иисус с двумя буквами «и» как

и прочим нововведениям было вполне обоснованным.

Как известно, одним из лучших способов защиты чего-либо является его

сокрытие. Идеологи современного общества, в частности Т.Парсонс видимо учли

опыт христианства, а потому стали выступать с теорией «деидеологизации»

(См. 294). Сама по себе по себе теория «деидеологизации» является ложным

мифом, выполняющим, однако защитные (и социально-ограничительные) функции в

отношении господствующей концепции и идеологии. Согласно этому мифу нет, не

только концепции, но даже и выражающей её идеологии, а так как их нет, то,

следовательно, и обсуждать, критиковать, а, следовательно, изменять в них

ничего нельзя. Таков, мол, де естественный порядок, «такова жизнь»,

внушается концептуально безграмотному обывателю. Л.Н.Москвичёв замечал по

поводу теории деидеологизации следующее: «Она есть возведение в степень

социологической доктрины представлений, иллюзий обыденного сознания

определенных социальных групп буржуазного общества, которые как раз

обусловили и ее содержание, и бросающуюся в глаза противоречивость»(294,

с.195). Господству мифа о деидеологизации способствует и такие факторы, как

непривлекательность для масс реальной концепции и идеологии современного

общества, бездарность и духовная нищета обслуживающей его интеллигенции

(См. 177), и атрофия идеологических и религиозных потребностей у массы

населения.

Отказавшись от мифа деидеологизации, мы получаем возможность

рассмотрения функций идеологических социальных ограничений. Если задачей

идеологии является приспособление концепции к реальной жизни и внедрение её

в жизнь, причём без искажения изначальной концепции, то одной из функций

идеологии является защита концепции от искажения, а в некоторых случаях - и

от обнаружения массами. При этом между разными группами идеологов может

разгораться борьба за ту или иную трактовку концепции и особенности её

применения на практике. Подобные разногласия можно было наблюдать в СССР в

ходе дискуссий и борьбы между троцкистами и сталинистами. На самом деле,

подобных разногласий между идеологами одной концепции быть не должно, а в

случае конфликта сталинистов и троцкистов мы наблюдаем борьбу разных

концепций. Н.Н. Алексеев писал о советском строе следующее: «Возобладало

то, что содержалось в идеологии казачества, в идеологии Пересветова, царя

Ивана и опричнины, в идеологии земного сектантского рая, построенного на

началах рационалистических. Принесенный к нам западный марксизм нашел

широкое распространение только потому, что соответствовал глубинным

народным настроениям. Марксистский талмудизм остался привилегией нового

правящего класса, народ от него стоит далеко и своеобразно переживает в

марксизме только то, что соответствует «примитиву» (13, с.114-115).

Нетрудно догадаться, что носителями почвенных начал были сталинисты, а

«марксистского талмудизма» - троцкисты.

Стремление к защите концепции от искажения и обнаружения приводит к её

мифологизации в идеологии, которая ограничивает массы в понимании

концепции, уводит от её сути. В ходе мифологизации концепция «обрастает»

надуманными подробностями, пропагандистскими образами, создаются

прославляющие её произведения искусства и культуры с придуманными сюжетами,

делающими её привлекательной и доступной для масс. К тем же самым

последствиям ведёт решаемая в идеологии задача приспособления концепции к

конкретным условиям и обстоятельствам места, времени, менталитета и

психологии масс и т.п. В ходе решения этой задачи концепция в еще большей

степени имеет шансы подвергнуться искажению, что уже практически неизбежно.

Почти невозможно приспособить абстрактную концепцию к изменяющимся условиям

места и времени без каких-либо искажений. Именно эти обстоятельства

обуславливают справедливо обозначенный К. Мангеймом характер идеологии

как ложного сознания. Функции сокрытия, мифологизаци и искажающего

приспособление концепции к реальности превращают любую идеологию в

социально ограничивающий массы за счёт искажения и сокрытия реальности

феномен. Подтверждением этого являются нередко встречаемые рассуждения о

том, что есть истинный аутентичный марксизм, настоящий либерализм,

коранический ислам, правильное христианство, а есть их догматизированные

искажённые аналоги. В этой ситуации, например, «настоящий либерализм»

должен представлять собой именно концепцию, которая может иметь и

децентрализованный характер, а вульгаризированный либерализм –

идеологическое приспособление этой концепции к практике. Это означает, что

двух или более разных либерализмов, из которых только один правильный, не

существует, а если таковые действительно есть, то это уже будут разные

концепции и идеологии, неправомерно выступающие под одним именем. Подобный

подход позволяет нам освободиться от различных манипулятивных спекуляций в

этой сфере и точно классифицировать, например, многочисленные и

разнообразные секты, выступающие под одной вывеской христианства или другой

религии. Следует отметить, что своими приспособительно-мифологизирующими

чертами идеология может социально ограничить не только массы, подверженные

её воздействию, но и саму концепцию посредством её искажения. Идеология

способна не только искажать, но и подменять собой концепцию, узурпируя её

функции, особенно когда нет чёткого вычленения концепции и разграничения её

с идеологией, как это имеет место в социально ограниченной и ограничивающей

этим других модели Т. Парсонса. Однако в этом случае идеология обречена на

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22