Казахстан. Модернизация проблемы и перспективы

Исключение составляет лишь один принципиальный вопрос: роль казахского этноса (национальности) в переходе к рынку, его культурное значение в процессах современного обновления Казахстана.

Вопрос о сущности казахской идеи, о ее роли и месте в деле образования этнодоминанты многонационального народа Казахстана и успешного содействия возникновению единой казахстанской нации, представляет главное несоответствие данного исследования точке зрения Масанова Н. и Амрекулова Н. Их точка зрения емко выражается в следующем утверждении Амрекулова Н.: - "Трагизм казахстанского суверенитета, его незрелость и преждевременность в том и заключается, что реально... казахи как сельское меньшинство казахстанского общества еще не могут выступить доминирующей силой, ведущей за собой вперед все остальные народы по пути рынка и демократии. Наоборот, это положение их как сельского патриархального этноса тащит его назад, делает сторонником этнократического (национального) государства, препятствующего развитию частной собственности на землю и средства производства, рынка и демократического гражданского общества. Идея казахского государства объективно приводит к тому, что она выступает против исторического прогресса, частной собственности, рынка и, как это ни парадоксально звучит, работает против экономического развития и процветания казахов,.." Амрекулов Н. Казахская интеллигенция: испытание суверенитетом // Каравзн, 25.06.94, с. 5.

С этим мы, решительно не можем согласиться Нуров К. И. Правовая и экономическая модернизация традиционной структуры Казахстана (Х1Х-ХХ вв.).- Ал маты: Гылым, 1995.- с.172.. Во-первых; казахи не пережили традиционного общества и потому не являлись патриархальным этносом: даже власть "аксакала" как главы патронимии, большой семьи над личностью можно назвать патриархальной лишь условно, не говоря уже о власти биев и ханов.

Личность в казахском кочевом обществе не только не засло-нялась племенем, родом, общиной и т.д., но и была в силу ка-зачьего происхождения более свободной, чем личность индустри-ального общества. Казачья власть любого уровня служила её дейс-твительно общим интересам (как и современная демократия) с од-ним существенным отличием - у нее отсутствовал специальный ап-парат принуждения.

Во-вторых, не столько "парадоксально", сколько неправильно звучит то, что "идея казахского государства" выступает не только против "процветания казахов", но и против рынка (частной собственности), и против исторического прогресса. Ведь казачье происхождение и сущность "традиционной" структуры Казахстана, существование у кочевых казахов частной собственности на землю и свободного (всеобщего, непрерывного и оперативного) рынка зимних пастбищ прямо указывают на довольно прогрессивную в историческом отношении ступень общественного развития; и даже настолько прогрессивную, что традиционные прообразы казачьей нравственности и полиархического режима Казахстана могут составить в будущем культурное и политическое обеспечение нарождающегося глобального информационного общества.

В-третьих, казахи как национальность, опять же в силу своего казачества, по определению вряд ли когда станут "сторонником этнократического государства". То обстоятельство, что так называемые "южане", то есть присырдарьинские казахи, издавна подпавшие под деспотическое влияние среднеазиатских ханств и ортодоксального ислама, стали при вполне определенном содействии постноменклатурного правительства проявлять значительную националистическую активность, подавая пример остальным, является прискорбным фактом настоящего момента, но не составляет характерной черты казахского народа. Показания Левшина Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих или орд и степей. В 3-х частях. Спб: 1832 г. - ч. 3, с. 72, 163. мвидетельствуют, что еще в начале XIX в. эта субэтническая группа:

- составляла единственное, «прямое исключение» в казахском народе, платя постоянные налоги и отчитываясь перед ташкентскими правителями, которые, бывало, нарушали их право собственности и даже казнили их;

- отличалась, в силу этого, "гораздо большей скрытностью, пронырством и склонностью к подозрениям" от своих "единоплеменников, которые ничего не боятся";

- и даже сама себя, по словам Н.И.Гродекова Гродеков Н.И. Киргизы и кара-киргизы Сыр-Дарьинской области, т. 1 - юридический быт. Ташкент, 1889 - с.218., "признавала узбекского племени" (скорее всего, имеются в виду кочевые шибанидские узбеки).

Неудивительно поэтому, что в настоящее время казахи до сих пор особо выделяют "Кокандско-Ташкентский", то есть "присырдарьинский" регион в отдельный, отличный субэтнос, имеющий свои собственные стереотипы среднеазиатского, деспотического характера.

По сути дела, эта субэтническая группа под условным названием "южане" в силу среднеазиатской исламизированности и вытекающих из нее поведенческих последствий в тесном смешении со среднеазиатскими народностями образовала новый, более молодой, а потому и агрессивный этнос со своей отдельной двухвековой (как минимум) исторической судьбой. Безусловно, что современная "активность" "южан" представляет собой симптоматическое политическое явление и должна быть "нейтрализована" соответствующей активностью. Пропаганда о реакционности "традиционной патриархальности" казахов как раз и играет определенную "нейтрализующую" роль по отношению именно к "южанам". Но все претензии "южан" на этническое доминирование, помимо политического, не имеют сколько-нибудь серьезного значения, поскольку даже политическое превосходство "южан" не в состоянии обеспечить в ближайшее время массового распространения их этнического стереотипа поведения.

Сама же казахская национальность, составляя на редкость единый народ по своему языку, нравственности и стереотипам по-ведения на столь огромном пространстве и на основе столь мно-гочисленных потестарно-политических народностей (казачьих государств в виде кочевых "племен"), вполне может и должна сыграть роль основного промежуточного субстрата индустриальной казахстанской нации, единого по своим этническим признакам многонационального Народа Казахстана.

Ничего ущербного для себя в этой исторической "промежу-точности" казахская национальность не должна видеть, поскольку и сама она, как это уже было показано, есть следствие сложения в древние и средние века совершенно "разноликих" по этническому происхождению (в том числе и тюркскому) и антропологическим чертам (в том числе и монголоидным) казаков, людей "свободного состояния" в единообразную казахскую народность, унаследовавшую свой этноним от древнего, но свободного народа казаков. Казахская национальность есть лишь средство перехода названия "вольного образа жизни" от имени древнего народа к имени современной казахстанской нации, которая должна возникнуть в качестве правового государства многоэтничного и открытого общества. Именно в этом и состоит прогрессивность "казахской идеи" Нуров К. И. Правовая и экономическая модернизация традиционной структуры Казахстана (Х1Х-ХХ вв.).- Алматы: Гылым, 1995.- с. 174..

Так же и для других национальностей народа Казахстана не должно быть ничего обидного в том, что казахи составят хотя и промежуточный, но все же основной субстрат Казахстанской нации в период пока не совсем единого "переходного" народа Казахстана. Этнической доминантой казахской народности была именно казачья свобода, то есть свобода внутриполитического состояния каждого члена общества, не зависящая от этнического и социального происхождения и предполагающая не только реальное господство частной собственности и личное непосредственное влияние на государственные решения (откочевка, игнорирование и даже нападение), но и определенное сексуальное равноправие, в том числе и касательно свободы любви. А ведь именно личная свобода является главным индустриальным атрибутом, представляя собой универсальную значимость для человечества в целом как источник информации и единственно подлинное "всеобщее благо", как универсальная общечеловеческая ценность.

Сами казахи до сих пор в разбирательстве своей потестарно-политический принадлежности перед "родом" своим ("ру") называют имя определенного племени в качестве народа своего ("ель"), так как гордое имя "казак", обозначающее, прежде всего, "свободное состояние", являлось в казахской народности всего лишь титулом простого парода, '"черного люда" ("кара сеок").

"Казахская идея" должна дать Всеобщей декларации прав че-ловека о Казахстане реальную историческую основу и придать свободе личности значение действенной этнодоминанты для Ка-захстанской нации. Как этнодоминанта свобода должна стать сте-реотипным образом жизни и религиозных мировоззрений, заняв в казахской идее место пока еще не набравшей силы казахской Мо-дели Ислама.

В этом отношении все рыночные преобразования постсоциа-листического Казахстана должны быть завязаны, наоборот, на воз-рождение, восстановление традиционной структуры Казахстана в соответствии с мировыми условиями современности, а не на ее дальнейшую трансформацию или деформацию.

История показала, что трансформация и деформация вызывали к жизни именно архаичные, действительно патриархальные, омертвевшие в самой традиционной структуре Казахстана эле-менты, в то время как культивированные традиции свободы - ума-ляли и уничтожали. Стало быть, именно в смысле возобновления, а не просто обновления, "традиционной" структуры Казахстана следует понимать современные процессы модернизации казахстанского общества. Модернизацию современного Казахстана необходимо отождествить и интегрировать с модернизацией "традиционной" структуры Казахстана; с действительным, а не так называемым возрождением национальной культуры.

Таким образом, категоричное мнение о регрессивной роли казахов как "традиционно-патриархального этноса" в урбанизации и индустриализации Казахстана, надо думать, обусловлено общим историографическим предубеждением относительно традиционных устоев Казахстана. Оно направлено, скорее всего, на постсоветские, тоталитарные стереотипы патриархального характера, которые придали силу "южанскому" быту в казахском сельском населении и образовали вкупе с маргиналистской аномией устойчивый образ "мамбетизма", так не свойственного казачьим нравам и степному, до сих пор живому "рыцарскому" духу казахов.

В этой своей узкой, конкретной направленности совместные труды Амрекулова Н. и Масанова Н. имеют неоценимое значение для Казахстана, но их отношение к тому "сможет ли Казахская Идея объединить всех казахстанцев, обеспечить прочный гражданский мир" Амрекулов НА.Масанов Н.Э.Казахстан между прошлым и будущим.А.:МПТБерен", 1994.- с. 4. все-таки следует признать спорным, не вполне обоснованным в научном отношении.

Казахи по историческому происхождению и социальной сущности - народ западный, хотя и существующий на Востоке, более того, если сравнить казачий путь Дикого Востока с ковбойским путем Дикого Запада, их можно назвать "американским" народом. Отсюда их "тяга" именно к США. Известно, что современные городские казахстанцы предпочитают большей частью работать именно с американскими представительствами и фирмами. Простые же американцы находят Казахстан серьёзно отличающимся от Средней Азии (в том числе и от современного Ташкента) в части вестернизации. Некоторым Казахстан кажется, более близким американскому психологическому складу, чем остальные страны СНГ, даже если они жили до этого достаточно долго в России. Так Келли Гага из Международного института права (Вашингтон), прощаясь с участниками двухнедельного семинара, организованного Американским Юридическим Консорциумом в Алматы летом 1994 г., была тронута "до глубины души", чем весьма удивила алматинцев, поскольку точно не отличалась высокой эмоциональностью и улетала не куда-то, а домой, в такой город как Вашингтон. В свой повторный приезд она признала, что здесь люди также открыты, как и американцы, но казахская открытость более глубока в смысле общечеловеческого чувства.

Реализация свободы как идеала США как раз и составляет особый, специфический путь казахстанского капитализма. Здесь были в своё время свобода совести и торговли, частная собственность (в т.ч. на землю) и общественный договор с одним только отличием: Казахстан уже по названию своему представляется "Свободной Страной". И каждый казахстанец, подобно американцу, обязан, смело указывать на имя своей страны тому, кто намеревается нарушить его права, даже если это ему лично грозит неприятностями.

Модернизация "традиционной" структуры Казахстана как воз-рождение национальной культуры должна внести "живую струю" в правовое и экономическое преобразование постсоветского Казахстана в открытое общество, привнести моральную ответственность в личные действия казахстанцев перед оригинальной историей страны, объединить в единую нацию, все национальности Казахстана и зарядить их стремлением, и даже страстью, исполнить мировую миссию своей страны. А именно: стать в будущем культурным центром глобального информационного общества, обеспечив его в XXI в. новой нравственностью, соответствующей современным массовым телекоммуникациям.

В текущее время, когда Казахстан как никогда нуждается во введении такого фактора экономической эффективности как поли-тическая конкуренция, уже можно и необходимо обратиться к мо-дернизации "традиционной" структуры Казахстана как к средству социального действия и указать, в частности, в вопросе опреде-ления типа республики и "характера государственности" Казахс-тана на досоветские традиции казачьей свободы следующим образом:

В целом же, исходя из всего вышеизложенного, сегодня необходимо культурную политику поставить во главу угла государственной деятельности и положить в ее основание Казахскую Идею превращения "ста национальностей" в единую Казахстанскую нацию на основе культа личной свободы как главной духовной ценности. Подлинная свобода представляется в обществе, прежде всего, справедливостью, то есть общече-ловеческим равноправием. В принципе, человеческая свобода это и есть справедливость. Почему же свобода не может стать богом казахстанцев, если справедливость уже была богом у древне - монгольского и казахского казачества и действительно исповедовалась в самом быту, а не в специальных храмах, то есть по-настоящему, до самой глубины души. Свобода и правосознание вещи неразделимые. Поэтому серь-езная и всеобъемлющая пропаганда свободного правосознания как модернизированной казачьей свободы будет первым и все определяющим фактором как возрождения этнической культуры казахов, так и создания национальной культуры казахстанцев.

Правосознание и свободное правосознание тождественные понятия, но в социально-культурных условиях СНГ и постсоветского Казахстана, необходимо говорить именно о свободном правосознании, чтобы подчеркнуть главное содержание знания о праве, свободу личности в человеческом обществе. У нас даже юриспруденция, не говоря уже о государстве и гражданском населении, главным содержанием права мыслит государственное законодательство. И поэтому "некоторая" синонимичность закона и права сводит у нас все правосудие на нет, в то время как на Западе - не нарушает.

Наше правосознание включает в себя, прежде всего, знание писаного закона как высшей нормы права; причем, как правило, не смысловое, а буквальное. Сознание же права как естественной свободы, основанной на проистекающей из нее же законности, по преимуществу отсутствует вообще. Такая притупленность нашего правосознания - следствие утверждения в Казахстане за послед-ний век различного рода порядков, никак не напоминающих собой правопорядок. В этом отношении правильно будет привести мнение Герцена о том, что «правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое-уважение к законности. Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно также поступает правительство» Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 г. - М.: Новое время, 1990. - с.76.

Но наше правосознание есть не только следствие, но и причина отсутствия в современном Казахстане какого бы то ни было правопорядка. Поэтому величайшая ошибка в ходе правовой реформы заменять внедрение свободного правосознания механическим реформированием судебных и правоохранительных органов. Необходимо изменять, прежде всего, нe механизм деятельности правоохрания и правосудия, а концептуальные основы их отправления.

Дело в том, что свободное правосознание народа и органов его суда играет решающую роль в реализации такого идеала политического устройства как правовое государство.

Это вo-первых внутренняя свобода политического состояния граждан действительно является причиной всех остальных свобод, но только в том случае, если "в массе населения постоянно живо сознание свободы, если оно всегда направлено на все реалии этой свободы и люди заботятся о том, чтобы ее сохранить" Ясперс К. Смысл и назначение истории. Пер. с.нем. - М.: Политиздат, 1991, с.76.

.

Во-вторых, свободное правосознание, содержа в себе концепцию естественного права, позволяет правосудию совершаться практически всегда, поскольку суд отправляет его не только путем ссылки на нормы права, но и путем их отыскивания в среде - сложившегося общественного правосознания или путем основания правила, которое, как гласит, к примеру, швейцарский гражданский кодекс от 1907 г., "он установил был, если бы был законодателем" Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 г. - М.: Новое время, 1990. - с.149..

При этом такое, пусть не представительное, правотворчество судьи является действительно авторитетным, а не произвольным, так как опирается на то, что стороны спора, вынося спорные вопросы на решение суда, доказывают свое право на основе объективной нормы, права, даже если ее точного описания нет в законодательстве. Таким образом, свободное правосознание народа и его судебных органов живо и активно питают друг друга.

Вот почему правовые реформы в Казахстане должны, прежде всего, предполагать исследование, разработку и внедрение в сознание гражданского населения и органов государства именно свободного правосознания. Свободного, к примеру, от произвола государственного законодательства.

Наше так называемое правосознание еще может понять принцип законности, который предполагает главенство закона над го-сударством, его создавшим, и последовательное проведение его в жизнь без всяких целесообразных исключений.

Но принцип правозаконности просто не вписывается в рамки нашего восприятия, поскольку устанавливает соответствие зако-нодательства праву. Ни наше правосознание, ни наше государство не могут помыслить себе право иначе, чем свод законов, порож-дающих право как таковое; не могут представить себе право в качестве высшей справедливости. Более того, некоторые юристы даже кичатся тем, что они разделяют справедливость и право. Мол, справедливость это то абстрактное, чем нельзя руководс-твоваться в правоотношениях, а право - это вполне конкретные законы, которые можно и нужно использовать в отравлении правосудия. Более того, слова "справедливость" мы не находим в некоторых юридических словарях даже просто в качестве синонима правосудия. Видимо, наша юридическая наука оставила это слово на откуп философским и этическим словарям. Так или иначе у нас мало кто решающим образом отождествляет справедливость и правосудие и мало кто может представить себе право как совершенство правосудия, как его идеал, которому законы государства должны соответствовать, даже учитывая реалии конкретно-исторических условий. Одним словом, простой принцип того, что законы сами должны быть справедливыми прежде, чем они будут справедливо применяться, никак не соответствует нашему менталитету.

Между тем, для нас понимание правозаконности намного труднее и важнее понимания законности, так как правозаконность подчеркивает жизненную необходимость абстрактного характера законодательства. Ведь сейчас такие слова как "абстрактный" и "теоретик" повсеместно стали ругательными в противоположность словам "конкретный" и "практик".

Абстрактность законов важна как в экономическом, так и в юридическом смысле. Это хорошо показал Хайек в своей книге "Дорога к рабству" Хайек Ф.А. Дорога к рабству. Пер с анг. - М.Экономика, 1992,-176 с.

Действительно формальным правило может быть только в абстрактной формулировке, которая сообщает людям заранее, какие действия предпримут власти в ситуации определенного типа, и не содержит конкретных указаний на место, время, лицо и т.д. Она лишь, описывает обстоятельства, в которых может оказаться каждый и найти их полезными с точки зрения своих целей. Такое различие между формальным правилом (то есть юстицией) и конкретным установлением "по существу дела" подобно разнице между Дорожным правилом и приказом, куда и как ехать. Отсутствие правозаконности нарушает у людей непрерывность ожиданий. А между тем именно на основе ее ими принимаются сколько-нибудь значимые экономические решения. Знание того, что при таких-то условиях государство будет действовать так-то, необходимо всякому, кто строит какие-то планы; если же государство стремится направлять действия индивидов, предусматривая их конечные результаты, то его законы обретают характер конкретных указаний и, следовательно, являются непредсказуемыми. Чем больше государство планирует, тем труднее планировать индивиду и тем быстрее экономика летит в пропасть. И наоборот, правозаконность является безотказным механизмом экономического роста нации: поскольку законы государства прогнозируемы, и сформулированы безотносительно к каким-либо непредсказуемым обстоятельствам, постольку их могут применять совершенно разные люди для совершенно различных целей, умножая общественное благосостояние. И то, что мы действительно не знаем каким будет результат применения таких правовых законов, заставляет нас формулировать их так, чтобы они были как можно более универсальными, как можно более полезными и выгодными для всех, не включая "абстрактного общества" д.е. для всей совокупности индивидуальных воль, и не были бы отражением советского "баланса между интересами "общества" и личности".

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10