Герои и толпа

самостоятельная жизнь индивида поедается скудостью и однообразием

впечатлений.

Сюда он ввел состояния экзальтации и экстаза, как он заметил, весьма

часто сопровождающие некоторые поразительные формы подражательности.

Экстатик весь поглощен одним каким-нибудь предметом, образом, идеей. Все

остальное для него не существует, “он видит и не видит, слышит и не слышит,

то есть впечатления от посторонних предметов хотя, может быть, и доходят до

него, но не сознаются им. Вследствие чего на высших ступенях экстаза

замечаются та же потеря чувствительности и та же потеря чувства боли,

которые характеризуют гипнотическое состояние.” Эту не восприимчивость к

боли нельзя путать с осознанным желанием не показать чувства боли. “История

знает много примеров людей, по наружности спокойно терпевших величайшие

мучения, но не потому, чтобы они не чувствовали боли, а потому, что не

хотели показать, что им больно, причем естественной потребности выразить

боль криком, стоном, жестом противопоставляли страшное напряжение сознания

и воли. Эти люди, так полно владеющие собой, так сильно задерживающие

самые, по-видимому, неизбежные двигательные реакции на внешние впечатления,

очевидно, не могут быть склонны к подражанию”.

Автор сообщает наблюдение доктора Лихонина, успешно повторившего в

Петербурге опыты Ганзена, что “гвардейские солдаты оказались чрезвычайно

склонными к гипнозу. Будто бы именно 60% из них впадают в гипнотическое

состояние очень быстро. Результат, на первый взгляд, совершенно

парадоксальный или, по крайней мере, совершенно противоречащий

обыкновенным, ходячим представлениям о гипнотических явлениях. В самом

деле, гвардейские солдаты в физическом отношении представляют цвет и красу

русского народа, избранных из избранных по росту и здоровью, с сильными

мускулами и несокрушимыми нервами. А между тем мы привыкли думать, что к

гипнотическому состоянию наиболее склонны, то есть преимущественно быстро и

легко в него впадают, люди слабые вообще и слабонервные в особенности. Это

ходячее мнение, до известной степени, вероятно, действительно

соответствующее истине, подтверждается и научными авторитетами. Так,

Гейденгайн говорит, что гипнотизму подвергаются преимущественно бледные,

анемичные субъекты.”

Михайловский находит разгадку быстрого впадения гвардейцев в гипноз,

“дело в условиях жизни солдата. Становясь на свое место в строю, солдат

видит около себя людей одинакового с ним роста, в одинаковой с ним позе, с

однообразно опущенными руками, однообразно уставленными ногами, с одними и

теми же «выпушками, погончиками, петличками». Куда бы он ни посмотрел, он

видит одни и те же красные или синие канты или воротники, одни и те же

золотые или серебряные пуговицы. Вся эта масса должна, как один человек,

выделывать одни и те же артикулы ружьем, делать одни и те же движения и «в

ногу» ходить под однообразно ритмические звуки марша, без конца повторяя

про себя: «раз, два, раз, два, левой, правой, левой, правой». Словом,

солдат в строю, как белка в колесе, вертится в кругу крайне однообразной и

несложной комбинации зрительных, слуховых и осязательных впечатлений, и

насильственно, иногда прямо физической болью возвращается в этот

заколдованный круг, если его внимание отвлечется на минуту чем-нибудь

посторонним. И так изо дня в день. Солдатская жизнь вне строя, не будучи

столь выразительно скудна и однообразна, тем не менее вся составляет

подготовку к жизни строевой и подготовку в известном смысле чрезвычайно

целесообразную: казарма, вся размеренная и замкнутая, разнообразие

впечатлений, конечно, не дает, а вне казармы солдат тоже не ахти какую

богатую жизнь ведет. Изо всего этого слагается нечто, очень подходящее к

гейденгайновской физиологической формуле условий гипнотического состояния

(подавление деятельности клеточек коркового вещества, вызванное слабым,

постоянным, однообразно повторяющимся раздражением тех или других нервов) и

к психологической формуле Шнейдера (ненормально односторонняя концентрация

сознания)”

Далее Михайловский выделяет две формы: автоматическое подражание и

автоматическое повиновение, разница между которыми сводится к различию в

степени подавленности сознания. Повинующийся автомат способен воспринимать

приказание, которое до сознания автомата подражающего не доходит. Так как

разница здесь только в степени, то одна форма может переходить в другую,

при благоприятных для этого условиях.

Средние века.

В девятой части своей работы Михайловский решает показать богатство

средних веков на нравственные эпидемии, и в количественном, и в

качественном отношениях.

“В средние века ни одна странность, как бы она ни была нелепа, ни один

почин, как бы он ни был фантастичен, не оставались без более или менее

значительного числа подражателей, так что история вынуждена была занести

соответственные события на свои страницы. Авантюрист, чудак, больной,

выскочка тотчас становился героем. Около него тотчас же группировалась

толпа и, глядя на него, плясала или молилась, убивала людей или

самобичевалась, предавалась посту и всяческому воздержанию или, напротив,

крайней разнузданности страстей.”[10]

“Близко к истине стоит Мишле в главе «Отчего средние века пришли в

отчаяние» в известной книге: «В течение целых десяти столетий тоска,

неизвестная прежним временам, держала средние века в состоянии не то

бодрствования, не то сна, и над людьми господствовала конвульсия скуки,

называемая зевотой. Пусть неустанный колокол звонит в привычные часы — люди

зевают; пусть тянется старое латинское пение в нос — люди зевают. Все

предвидено, надеяться не на что, дела будут идти все так же. Несомненная

скука завтрашнего дня заставляет зевать уже сегодня, и перспектива будущих

дней, годов скуки ложится тяжелым

Сами гордые бароны, гнездившиеся в замках с высокими стенами и

глубокими рвами, выезжавшие оттуда только для грабежа и турниров и опять

прятавшиеся за свои стены, были обречены на ту же истому однообразия, а их

жены и подавно. Вообще, всякая личная жизнь, отлившись в однообразные,

узкие формы, замерла.

Но Мишле находит еще другую причину, «отчего средние века пришли в

отчаяние»: необеспеченность личности. Несмотря на неподвижность форм, в

которые отлилась средневековая личная жизнь, всякий свободный человек мог

оказаться вассалом, вассал — слугой, слуга — рабом, сервом. Фактически это,

конечно, верно, но едва ли справедливо переносить теперешнюю европейскую

жажду личной свободы на средневековые нравы. Без сомнения, и тогда были

люди, считавшие личную свободу благом и гнушавшиеся всякого рода

зависимостью. Но отнюдь не таково было общее правило. Вообще говоря,

средневековой человек не тяготился зависимостью”

Восстания

«Установление феодального порядка не встретило сопротивления со

стороны массы народа...Почему же не восставали низшие классы против этой

сполиации, когда на их стороне было численное превосходство, когда дело

происходило в бурную, военную эпоху, в которую люди, имея вечно дело с

мечом, могли не дорожить своей жизнью? Но в том-то и дело, что тогдашние

люди представляли более примеров бессилия, нежели храбрости... Сознание

собственного достоинства было развито в самой незначительной степени, и

слабый беспрестанно унижался, раболепствовал перед сильным, говорил тоном

раба: "Это были, как выразился один писатель, рабские души, развитые

неблагоприятной судьбой"»

Однако «низшие классы» не раз восставали в средние века, как грозная

буря, когда предел упругости человеческой души бывал, наконец, превзойден,

когда гнет и насилие поднимались свыше всякой меры терпения. И с течением

времени вся вавилонская башня средневековой иерархии была подкопана и,

наконец, рухнула со страшным громом. Что же касается форм и результатов

борьбы, то и они носили на себе неизгладимую печать средневековья в его

наиболее типических чертах — повиновения и подражания. Мы можем, кажется,

теперь с уверенностью сказать, что так и должно было быть ввиду однообразия

скудости и постоянства впечатлений средневекового человека.

Но вот поднимается настоящее народное восстание, грозящее, кажется,

перевернуть вверх дном все общество. Вот, например, восстают во Франции XIV

века десятки тысяч крестьян. Измученные, голодные, избитые, мужья, отцы и

братья опозоренных жен, дочерей, сестер, они додумались, наконец, что они

такие же люди, как и бароны: Они грабили и разоряли замки феодалов,

избивали их самих, их семьи. Разгром был страшный. Но, как рассказывает

летописец (Фруассар), «когда их спрашивали, зачем они так поступают, они

отвечали, что не знают, а делают так, как другие и думают, что надо таким

образом истребить всех дворян на свете». Этот пример чрезвычайно типичен,

для средневековых массовых движений, когда характерно было отсутствие

выдержки, плана, цели, направления и то преобладание повиновения и

подражания, которые так ясно выразились в жакерии XIV столетия.

“Средневековая масса представляла, можно сказать, идеальную толпу.

Лишенная всякой оригинальности и всякой устойчивости, до последней

возможной степени подавленная однообразием впечатлений и скудостью личной

жизни, она находилась как бы в хроническом состоянии ожидания героя. Чуть

только мелькнет какой-нибудь особенный, выдающийся образ на постоянно

сером, томительно ровном фоне ее жизни — и это уже герой, и толпа идет за

ним, готовая, однако, свернуть с половины дороги, чтобы идти за новым,

бросившимся в глаза образом.”

Герой

Завершая свою работу Михайловский, как бы делая вывод говорит о

качествах которыми должен обладать лидер «герой»: “Кто хочет властвовать

над людьми, заставить их подражать или повиноваться, тот должен поступать,

как поступает магнетизер, делающий гипнотический опыт. Он должен произвести

моментально столь сильное впечатление на людей, чтобы оно ими овладело

всецело и, следовательно, на время задавило все остальные ощущения и

впечатления, чем и достигается односторонняя концентрация сознания; или же

он должен поставить этих людей в условия постоянных однообразных

впечатлений. И в том и в другом случае он может делать чуть не чудеса,

заставляя плясать под свою дудку массу народа и вовсе не прибегая для этого

к помощи грубой физической силы. Но бывают обстоятельства, когда этот

эффект достигается в известной степени личными усилиями героя, и бывают

другие обстоятельства, когда нет никакой надобности в таких личных усилиях

и соответственных им умственных, нравственных или физических качествах.

Тогда героем может быть всякий, что мы и видим в средние века.

Михайловский разбирая весь этот фактологический материал, укрепился во

мнение, что нельзя смешивать симпатию, сочувствие с автоматическим

подражанием как это делали Адам Смит и Герберт Спенсер, но при этом считал

“нельзя не признать, что между симпатией и подражанием есть нечто общее.

Это общее можно, пожалуй, выразить словами г-на Кандинского или цитируемого

им Льюиса: «Стремление приходит в унисон с окружающими людьми». Но прийти

на помощь человеку, которого бьют, и принять участие в его побиении — это

две вещи разные. В первом случае человек приходит в унисон с жертвой, во

втором — с палачами.”

“Но по мере того как разделение труда проводит все более и более

глубокие демаркационные черты в обществе, стремление к унисону, оставаясь

налицо, существенно изменяет свой характер и направление: вместо сочувствия

получается подражание. Сочувствие убывает, а подражание прибывает до такой

степени, что становятся возможны кровавые драки и глубокая взаимная

ненависть между представителями различных отраслей разделенного

общественного труда; становятся возможными такая замкнутость и

отчужденность, что ремесленник для купца, рабочий для мастера, кузнец для

сапожника и т. д. — есть как бы совсем другой породы существо, относительно

которого позволительна всякая жестокость и неправда. Таким образом, хотя

симпатия и подражание имеют в основании своем нечто общее, но совершенно

разнятся по своему направлению. При этом подражание, будучи результатом

однообразия впечатлений, наилучше питается общественным строем с резко

разделенным трудом. В средние века этот эффект был особенно силен благодаря

полному отсутствию в обществе элементов, так или иначе уравновешивающих

невыгоды разделения труда.”

* * *

“В статье «Герои и толпа» была сделана попытка объединить все явления

автоматического подражания, чрезвычайно многочисленные и разнообразные и

имеющие место чуть не во всех областях жизни как органической, так и

общественной. При этом оказалось, между прочим, что явление автоматического

подражания и нравственной или психической заразы находится, по всей

видимости, в самой тесной связи с явлениями повиновения, покорности. Эта

попытка (очень беглая и уже потому неудовлетворительная, да вдобавок и не

конченая) привести к одному знаменателю явления, столь разнообразные и во

многих отношениях столь важные, остается до сих пор, к сожалению, вполне

одинокой. Не только в русской литературе не было сказано за эти два года ни

одного разъяснительного и вообще сколько-нибудь ценного слова по этому

поводу, но и в Европе этот вопрос чрезвычайной важности, в сущности, очень

мало подвинулся вперед к своему разрешению. Едва ли даже хоть сколько-

нибудь подвинулся, потому что подвинуться он может только в том случае,

если будет взят во всей своей многосложной обширности, а этого-то и

нет.”[11]

Заключение

Н.К. Михайловский утверждал, что личность имеет право свободного

выбора линии собственного поведения и деятельности, а значит, имеет

собственную моральную позицию и может оценочно подходить к общественно-

историческому процессу. Пытаясь разобраться в механизме психологического

воздействия личности на массу, Н.К. Михайловский выделял два противостоящие

друг другу понятия - "Героя" и "Толпу". При этом "героем" он называет

человека, увлекающего своим примером массу других людей "на хорошее или

дурное", а толпой - массу индивидов способную "увлекаться примером высоко

благородным или низким". Он также отмечал, что такое положение ненормально

и что народ до тех пор будет "толпой" (легко впадающей в гипнотическое,

безрассудное подражание), пока каждый человек не станет развитой

индивидуальностью, обладающей активным творческим началом.

Он утверждал, что неумолимая тяга людей к коллективному подражанию

возникает у них в особой социальной ситуации: при подавлении их

индивидуальности практически до нуля и неизбежного в этих условиях

появления "героя", увлекающего эту обезличенную массу любым актом -

преступным или милосердным, "грязным" или "светлым", или этически

нейтральным, безразличным.

"Герой", человек, который шаблонизирует, унифицирует поведение массы.

Толпа - это уже не механический конгломерат лиц, она характеризуется особым

коллективно-психологическим состоянием сознательной и иногда даже

иррациональной связи. В "массе" рассеяны однообразные, скудные, монотонные

впечатления, слабо и вяло функционирующие в психике ее каждого

представления. Отсюда внутренняя жажда "подражания" в толпе, инстинктивная

имитация подлинной индивидуальности. Толпа находится в "хроническом"

ожидании героя". Подражание "герою", по Михайловскому, факт глубоко

регрессивный, частота этих фактов - показатель общего патологического

состояния общества.

“Критика иногда ошибочно приписывала Михайловскому мысль о том, что в

полукрепостнических, жалких условиях жизни русского народа, "героем" для

него должна выступить интеллигенция. Но Михайловский этого нигде не

говорил, у него совсем другая трактовка роли интеллигенции. А именно - это

надклассовая историческая группа лиц, возникающая на последних стадиях

эволюции "сложной кооперации" и должная обеспечить научно и этически (через

идеал) переход к новой "простой кооперации". Но это уже проблемы социальной

динамики.”[12]

Наука не стоит на месте, общество развивается. Тема начатая

Михайловским, была продолжена его последователями и нашли применение в

психологии (социальной психологии).

В конце ХХ века с успехом используются современные психотехнологии,

для управления человеком или группой людей «толпой». Становится возможным

обучатся и становится «героем» везде и во всем. Примером такой технологии

может служить НЛП, как технология владения поведением и мыслями человека, и

группой, подстройка и перехват управления группой, и ведение ее за собой.

Теперь, чтобы стать «героем» достаточно желания научится этому! Но «и при

высокой степени умственного и нравственного развития человек никогда вполне

не избежит действия нервно-психического контагия»[13] И общество каким бы

оно современным и совершенным не было, не смотря на то, что почти все

технологии управления толпой, коллективом, группой изучены и опубликованы,

широко применяются, общество от чего-то в большинстве своем остается

«толпой»!

Список используемой литературы:

Книги:

1. Большая Советская Энциклопедия (БСЭ). Третье издание. М.: 1974 г.

Издательство «Советская энциклопедия».

2. Михайловский Н.К. Герои и толпа: Избр. труды по социологии: В 2 т. /

Козловский В.В. (отв. ред.). СПб.: Алетейя, 1998. – (Российская

социология). Т. 2.: – 362 с.; Т. 2.: – 406 с.

3. Энциклопедия Кирила и Мефодия (http://www.km.ru) ‘2000 г.

4. НЛП: современные психотехнологии Х.Алдер. (NLP for managers) – СПб:

Издательство «Питер»,2000.-160 с.

5. История Российской социологии. Лекции по истории социологии, выпуск 6.

В.П. Култыгин, М.:1994 г.

6. Голосенко И.А., Козловский В.В.История русской социологии XIX-XX вв.

М.: Онега, 1995. - 288 с.

Статьи:

1. Л. Троцкий. ГЕРЦЕН И "МОЛОДОЕ ПОКОЛЕНИЕ". "Вестник Всемирной Истории"

N 2, январь 1901 г.

2. Андреева Г. М. Вестн. Моcк. ун-та. Сер. 14. Психология. 1997, № 4.

Сс. 6–17.

3. И. А. Голосенко ВОЕННАЯ СОЦИОЛОГИЯ В РОССИИ. Журнал социологии и

социальной антропологии, 1998 №2

4. «Михайловский Николай Константинович» (c) Студия КОЛИБРИ, 1998,

Интернет версия 1999. (c) ElectroTECH Multimedia, CD-ROM, 1998

Содержание реферата

1. Немного о Николае Константиновиче Михайловском 2

О личности. 2

О социологических взглядах. 3

2. О его работе «Герои и толпа» 5

«Герои и толпа» 5

Попробуем разобратся 11

Гипнотизм 12

Средние века. 14

Восстания 15

Герой 16

3. Заключение 18

4. Список используемой литературы: 20

Книги: 20

Статьи: 20

Содержание реферата 21

-----------------------

[1] Голосенко И.А., Козловский В.В.История русской социологии XIX-XX вв.

М.: Онега, 1995.

[2] Большая Советская Энциклопедия. Третье издание. М.: 1974 г.

Издательство «Советская энциклопедия». Стр. 347-348.

[3] Л.Троцкий. Герцен и "молодое поколение" ("Вестник Всемирной Истории" N

2, январь 1901 г.)

[4] История Российской социологии. Лекции по истории социологии. Выпуск 6.

В.П. Култыгин, М.:1994 г. Стр.72.

[5] Кареев Н. И. Памяти Н. К. Михайловского как социолога // Русское

богатство. 1904. № 3. С. 137-149

[6] Андреева Г. М. (1997). К истории становления социальной психологии в

России. Вестн. Моcк. ун-та. Сер. 14. Психология. 1997, № 4. Сс. 6-17.

[7] Большая Советская Энциклопедия. Третье издание. М.: 1974 г.

Издательство «Советская энциклопедия». Стр. 347-348

[8] Михайловский Н.К. Герои и толпа: Избр. труды по социологии: В 2 т. /

Козловский В.В. (отв. ред.). СПб.: Алетейя, 1998. – (Российская

социология). Т. 2. Стр. 34.

[9] Журнал социологии и социальной антропологии, 1998 И. А. Голосенко

«Военная социология в России». Журнал социологии и социальной антропологии,

№2, 1998.

[10] Михайловский Н.К. Герои и толпа: Избр. труды по социологии: В 2 т. /

Козловский В.В. (отв. ред.). СПб.: Алетейя, 1998. – (Российская

социология). Т. 2. Стр. 76.

[11] Михайловский. НАУЧНЫЕ ПИСЬМА (К вопросу о героях и толпе). 1884 г.

[12] Голосенко И.А., Козловский В.В.История русской социологии XIX-XX вв.

М.: Онега, 1995

[13] Михайловский Н.К. Герои и толпа: Избр. труды по социологии: В 2 т. /

Козловский В.В. (отв. ред.). СПб.: Алетейя, 1998. – (Российская

социология). Т. 2. Стр. 60.

Страницы: 1, 2, 3