Уроки публицистического мастерства Мариэтты Шагинян

Как уже отмечалось, ведение дневников - весьма распространенный способ фиксации журналистского материала. Практически у всех журналистов какие-либо формы записи являются очень важным этапом в работе. Борис Полевой о своем методе ведения записных книжек говорил, что для него главное - это собрать возможно больше сведений. Он не ленился записывать все интересное, что может пригодиться для очерка, статьи, репортажа, корреспонденции, учитывал и возможность того, что этот материал мог затем пригодиться для книги. При этом Полевой довольно требовательно относился к тому, как именно ведутся записи в журналистском блокноте. Он говорил так: “Фраза, написанная в блокноте коряво, неразборчиво, усложняет работу, приводит к излишней трате времени, к догадкам, домыслам, а нередко и к фактическим ошибкам. Этого легко избежать, если записи ведешь точно, разборчиво, аккуратно. Конечно, надо себя к этому приучить, нужна тренировка” Григорий Сагал. “Двадцать пять интевью”. М., 1974. С. 115-116..

Он стремился заносить в свои записные книжки как можно больше сведений, цифр, фамилий, имен и отчеств, примечательных фактов и случаев. Придавал значение описанию одежды и лиц людей, с которыми доводится встречаться, и особое место отводил описаниям пейзажа. При этом он всегда держал свои рабочие тетради под рукой и в порядке, говоря: “у меня, действительно, собралось множество записных книжек, блокнотов. Казалось бы, в них можно утонуть. Но они систематизированы и расположены в таком порядке, что в нужную минуту всегда без долгих поисков оказываются под руками” Григорий Сагал. “Двадцать пять интевью”. М., 1974. С. 115-116..

Тут хочется отметить родственность журналистских методов Бориса Полевого и Шагинян, их одинаковую приверженность к точным и подробным записям всего, что может пригодиться в последующей работе. Кроме того, как и Мариэтта Шагинян, Борис Полевой сочетал в себе журналиста и писателя, и использовал свои дневниковые записи в нескольких книгах. Книгу “В большом наступлении” он написал, используя свои фронтовые блокноты. В книге “В конце концов” Полевой использовал репортерские записи и дневники того времени, когда он был специальным корреспондентом газеты “Правда” на Нюрнбергском процессе. А книга “Саянские записи” составилась из дневников, которые журналист вел в дни перекрытия Енисея.

Константин Симонов, журналист и писатель, дневников в точном смысле слова не вел, но он вел записи, служившие основой как для его корреспонденций, так и для книг. Во время войны он вел записи двух родов. Во первых, записи во фронтовых блокнотах: записи разговоров, бесед, довольно точные, почти стенографические, сохраняющие характерность речи того или иного человека. И другие: где Симонов был, какая деревня, какое место, что видел, что надо запомнить, бросившиеся в глаза детали. Эти записные книжки в значительной мере использовались журналистом, когда он писал свои корреспонденции.

О своих дневниках Симонов говорит так: “Как же образовалось то, что я называю дневниками? Называю их так условно, точнее - это записи о войне” Константин Симонов. “Сегодня и давно”. М., 1974 г. С. 327.. Возникли эти дневники следующим образом. После того, как Симонов отписался и сдал корреспонденции, у него ранней весной сорок второго года возникла мысль вспомнить и записать все, что с ним было, все, что он видел в начале войны, тем более что возможность для этого появилась - у журналиста была стенографистка и появились свободные, правда ночные, часы. И вот он между поездками, или используя свои блокноты, с журналисткой точки зрения уже отработанные, или просто вспоминая, стал последовательно, день за днем, записывать, как шла война. Это был не дневник в полном смысле этого слова, а подневная запись того, что Симонов мог вспомнить - не издалека, а по горячим следам. Он делал эти подробные записи постепенно и восстановил - без больших интервалов - первые месяцы войны, до весны сорок второго года, но дальше уже не успевал этого сделать, и остальные его записи в большинстве сделаны после войны. Почувствовав, что уже не может вспомнить всех мест, где он был, и даже всех поездок, Симонов “решил составить канву - подробную опись: где был, что за чем следовало - как бы план для дальнейших записей. Но этот план я не осуществил. Записал лишь некоторые, наиболее запомнившиеся эпизоды, иногда существенные лишь с точки зрения журналистской, событийной. А иногда - лишь с точки зрения психологической, писательской” Там же..

Симонов не думал, что его дневники в первозданном виде когда-либо напечатают. Он просто хотел не забыть, сохранить для себя в памяти пережитое. В его дневниках периода Великой Отечественной войны очень мало записей о его личной жизни, да и вообще о всем, что не связано с войной, с людьми войны. Все соображения, ощущения, взгляды, переживания - все это связано с войной.

После войны Симонов, работая журналистом, также вел записи в блокнотах. Но тут нельзя сказать, что такие записи стали неотъемлимой частью его журналисткой работы, иногда он обходился и без них. Он говорил: “Когда я езжу теперь, я либо не записываю ничего, либо пишу много. Трудно сказать, почему так происходит. Иногда у меня ощущение, что для того, чтобы потом написать об этом, мне не надо что-то записывать специально. Ну, скажем, съездил я на остров Даманский после вооруженной провокации китайцев и готовился к тому, чтобы об этом написать, но записей почти не вел. У меня была полная ясность, что и как я напишу.”

“В ряде других случаев я вел записи в блокнотах. Такие, чтобы по ним я потом мог вспомнить все: людей, события, места. Это писательская записная книжка. Возвращаясь из поездки, я превращал такие записи в более связные и развернутые. Диктовал машинистке или стенографистке, а теперь пользуюсь диктофоном, по свежим следам восстанавливая увиденное.” Константин Симонов. “Сегодня и давно”. М., 1974 г. С. 328.

Причем очень интересно отметить, что Константину Симонову было не всегда легко превратить эти записи в готовый журналистский очерк. Например, часть своих среднеазиатских записей 1958-1960 гг. сразу превратил в очерки, а та часть материала, которую он передиктовывал, так и осталась лежать без движения, и Симонов говорил об этих записях так: “… когда я перечитываю их сейчас, мне кажется, что некоторые из таких записей, не ставших очерками, интересней записей, ставших очерками. …Материал нередко бывает интереснее результата.” Там же, с. 328-329.

Таким образом можно сказать, что для журналиста и писателя Константина Симонова записи в блокноте и дневнике не являлись таким же неотъемлемым звеном в его работе, как для Мариэтты Шагинян и Бориса Полевого. Видимо, не все так однозначно, и не всегда стоит слепо перенимать чужие методы работы, но познакомиться с ними стоит всегда.

Бывают и дневники другого рода, являющиеся не столько рабочим инструментом, сколько довольно-таки личным и интимным творением, не особенно предназначенным для посторонних глаз. Однако и они могут представлять интерес не только для того, кто будет писать биографию их создателя. Таков, например, дневник Чуковского.

Писатель и журналист Корней Чуковский вел дневник с 1901 по 1969 г. Эти записи, охватывающие почти семьдесят лет, представляют собой несомненный историко-литературный интерес. Дневники Чуковского - это 29 рукописных тетрадей. Изданы они были уже после его смерти. Первая книга “Дневника” (1901-1929) вышла в 1991 г. Вторая книга “Дневника” (1930-1969) по характеру и содержанию записей несколько отличалась о первой. В ней отразились личные невзгоды автора и тяготы, переживаемые обществом в 30-е - 40-е годы. В дневниковых тетрадях появляются пробелы, множество вырванных страниц. Но на уцелевших страницах содержатся и отзвуки трагедии Зощенко и Пастернака, и картина литературной жизни и нравов тех лет.

Чуковский вел дневник почти каждый день. Все его дневниковые записи датированы, как правило, стоит число, очень редко запись датируется только месяцем. В отличие от дневников Мариэтты Шагинян, служивших прежде всего основой для будущей работы писательницы, дневники Чуковского носят весьма личный характер. В них есть и весьма интимные переживания Чуковского, связанные с его семейной жизнью, с детьми. Есть его взгляды на жизнь, попытки объяснить самому себе происходящее в стране. Но больше всего там описаний встреч с людьми, разговоров, точные характеристики своего окружения. Дневниковые записи Чуковского мало использовались в его журналисткой и писательской деятельности, они не предназначались для печати и не служили черновым материалом для последующей литературной деятельности. Но Корней Чуковский находился в самой гуще литературной жизни своего времени, и его дневники полны живых и четких описаний людей и событий того времени. Их ценность прежде всего в том, что они дают довольно-таки полную и цельную картину жизни людей, входивших в круг писателя, и общую картину жизни советского общества того периода.

Чуковский прекрасно знал большинство современных ему писателей. На страницах его дневников мы видим фамилии Горького, Маршака, Агнии Барто, Пастернака, Зощенко, Пильняка, Фадеева, Катаева, Шварца - всех не перечислишь. Упоминал он несколько раз и Мариэтту Шагинян. В 1932 году он пишет, что посещение Шагинян “доставило мне наибольшую радость из всех моих московских визитов и встреч… И вообще все, что говорила Шагинян на этом диванчике, было окрашено для меня глубокой человечностью, душевной ясностью… Во всем, что она говорит, есть какая-то подлинность, ни капли кокетства или фальши” К. И. Чуковский. Дневник (1930-1969). М: Современный писатель, 1995. С. 41.. Несколькими страницами позже он делает такое любопытное наблюдение: “Как вообще жаль, что она глуха. Она была бы отличной писательницей, если бы слыхала человеческую речь. Глухота играет с нею самые злые шутки. Она рассказывает, что недавно, - месяц назад, - ее соседи говорят ей: “Мы слыхали через стену, как вы жаловались на дороговизну продуктов. Позвольте угостить вас колбасой. Мы получаем такой большой паек, и оказалось, что этот паек - писательский, получаемый всеми, кроме меня”. Мариэтта Шагинян, несомненно, из-за своей глухоты отрезана от живых литературных кругов, где шепчут, она никаких слухов, никаких оттенков речи не понимает, и поэтому с ней очень трудно установить те отношения, которые устанавливаются шепотом” К. И. Чуковский. Дневник (1930-1969). М: Современный писатель, 1995. С. 48.. Может быть, в этом кроется и загадка образности литературного стиля Мариэтты Шагинян? Ведь если человек лишен возможности воспринимать мир на слух, он начинает это компенсировать, впитывая возможно больше зрительной информации… И, как уже отмечалось выше, дневники Мариэтты Шагинян действительно очень красочны, они полны цветовых эпитетов, необычайно ярки, насыщенны.

§ 2. Сравнение дневника Мариэтты Шагинян “В Армении” и очерка “Путешествие по Советской Армении”.

Дневник за ноябрь 1950 года посвящен поездке в Армению, страну, с которой Мариэтта Шагинян была связана всю свою жизнь. Впоследствии материалы этого дневника журналистка использовала при работе над “Путешествием по Советской Армению”. Поскольку это было уже второе издание, то, естественно, книга “Путешествие по Советской Армении” написана далеко не только по доступным нам дневниковым материалом. Опубликованный дневник Мариэтты Шагинян послужил лишь дополнением к уже изданному произведению, хотя и довольно значительным. Все же, изучая и сравнивая дневник и литературное произведение, включающее в себя материалы дневника, мы можем видеть, как писательница использовала дневник в своей работе.

Вот Мариэтта Шагинян слушает доклад президента Академии наук Армении об итогах научной работы академии за прошедший год и о новых задачах. Так как журналистка плохо слышит, ей “коротко конспектируют” М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 41 . В дневнике появляется запись о том, что Академия существует всего семь лет, и за это время “вокруг нее выросло 35 научно-исследовательских учреждений, в них 700 научных сотрудников (198 кандидатов и 77 докторов)” Там же.. Тематика работ: задачи, связанные с выполнением актуальнейших народнохозяйственных вопросов. В “Путешествии по Советской Армении” информация о Академии наук будет звучать уже так: “На 1950 год в Академии наук числилось 26 действительных членов, 17 членов-корреспондентов; в состав ее входило 35 институтов и 700 научных работников, докторов, профессоров и кандидатов” М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. Собр. соч., т. 4. М., 1957. С. 249. .

А вот дневниковая запись от 30 ноября, описывающая посещение двух выставок - выставки тридцатилетия Армении и выставки изобразительных искусств. Шагинян начала с выставки изобразительных искусств: “…попадаю сперва к дипломникам. …Класс живописи ведет Эдвард Исабекян - видимо, очень серьезный преподаватель.” М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 66 Шагинян говорит о своих впечатлениях от выставки, перечисляет запомнившиеся ей полотна, некоторые описывает, подчеркивая тягу к монументализму, тщательность, хорошее письмо, но подмечает она и то, что нет в этой живописи еще той глубины передачи, когда изображенное начинает жить и заражать. Что интересно, в “Путешествии по Советской Армении” не прозвучит такая глубина живописного анализа, как в “Дневнике”, здесь дневник оказался в чем-то даже сильнее произведения, для которого он послужил основой. Тем не менее, Шагинян в “Путешествии” расскажет о выставке, использовав дневниковые материалы: “Классом живописи руководит Эдвард Исабекян, представленный и сам в музее большими реалистическими полотнами. Его ученики - это целое новое поколение художников. К истории революции обращаются К. Варданян (“С. Спандарян по дороге в ссылку”)…” М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. Собр. соч., т. 4. М., 1957. С. 249. .

Интересно проследить, как дневниковые записи превращаются в фразы законченного литературного произведения. Например, в дневнике Шагинян описывает свои непосредственные впечатления от скульптуры: “Несколько отличных скульптур, среди них - просто маленький шедевр по тонкости и художественности исполнения - “Непокоренная” Г. Чубаряна: фигура девушки-партизанки, пойманной - дощечка на груди, руки связаны, - но не покоренной, - во всей ее стремительной позе, в откинутой голове столько сопротивления и гордости, что кажется - разорвет веревки”. По стилю чувствуется, что писательница стремилась передать основное чувство, вызванное произведением искусства, она торопилась зафиксировать первое, свежее впечатление от увиденного. И в готовом литературном произведении мы видим скульптуру “Непокоренная”: “Замечательны две скульптурные работы, выставленные дипломниками в годы 1950-1951. Первая - “Непокоренные” (Г. Г. Чубаряна): фигура пойманной девушки-партизанки, дощечка на груди, руки связаны, во всей ее стремительной позе, в откинутой голове столько сопротивления и гордости, что кажется - вот-вот разорвет веревки” М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. Собр. соч., т. 4. М., 1957. С. 362. . Очевидно, что писательница воспользовалась своим дневником, когда писала про скульптуру, она использовала те же обороты, те же метафоры, лишь чуть-чуть “причесала” фразу, переставив местами слова и сделав тем самым довольно неуклюжее по своей композиции выражение вполне приемлемым литературным предложением готового произведения.

Естественно, что в “Путешествии по Советской Армении” писательница нередко перекомпоновывает свой дневниковый материал, подчиняясь логике изложения. Так, после посещения выставки изобразительных искусств в дневнике Шагинян идет рассказ о ее впечатлениях от выставки, посвященной тридцатилетию Армении: “…у самого входа, увидела целую колонну из разнообразных резиновых автомобильных шин; возле нее висел любопытный график. Это уголок ереванского шинного завода, созданного в 1945 году. График показывает трудовые затраты в человеко-часах на выпуск одного комплекта” М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 66 . Затем Шагинян перечисляет в дневнике цифровые данные графика. И эти же цифры она использует в “Путешествии в Армению” М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. С. 237.

, но уже не в связи с выставкой, а там, где рассказывается о развитии промышленности в Армении.

Дневник полон событий и встреч. Мариэтта Шагинян встречается со множеством людей: с учеными (ботаниками, физиологами, астрономами), актерами, партийными работниками, простыми рабочими на заводе, и как правило Шагинян записывает основное, что прозвучало в разговоре, и что может оказаться полезным для ее работы. Конспектируя свой разговор с президентом Академии наук Армении, она акцентирует внимание на том, какие темы президент советует ей охватить в будущем издании: машиностроение и связанный с этим рост рабочего класса в Армении, говорит о недавно созданных колоссальных заводах - электромашиностроения, кабельном, шинном, заводе точных измерительных приборов, Ленинаканской текстильной фабрике, рекомендует посмотреть институты и лаборатории - Институт генетики и селекции, Гидроэлектрический, сооружений, обратить внимание на работы в Институте сооружений…

Мариэтта Шагинян заканчивает эту дневниковую запись таким образом: “Так в немногих словах передо мной легли пунктиром основные линии работы над вторым изданием книги” М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 61-62 . И действительно, во втором издании “Путешествия в Армению” Мариэтта Шагинян напишет и о машиностроении, и о крупных заводах, и об институтах.

Вот запись в дневнике от 4 декабря. Вначале Шагинян планирует свою деятельность. “…начинаю серьезно “внедряться” в промышленность. Схема такая: взять целое в беседе с секретарем Сталинского райкома (в Сталинском районе все основные заводы) и в зависимости о того, что услышу, выбрать какой-нибудь завод для детального ознакомления” Там же, с. 92. А затем, после описания дороги к райкому по Еревану, Шагинян конспектирует рассказ секретаря. Секретарь говорит о том, что Сталинский район - крупный промышленный центр Армении, где сосредоточены не только республиканские, но и крупные заводы союзного значения и перечисляет эти заводы, давая каждому краткие характеристики: “Электромашиностроительный. Он совсем молодой, но проживши шесть лет, уже выполняет важные задания… Рабочие все люди новые, молодые. Комсомольского возраста 80%… Станкостроительный имени Дзержинского. Отправляет станки во все края Союза. … Завод “Автотрактородеталь”. Этот уже выполняет заказы для больших строек великого плана преобразования природы. Кабельный. Тоже совсем молодой, вступил в строй лишь два-три года назад, но рабочие очень быстро освоили технологический процесс и сами уже дают новый ассортимент кабелей. …Шинный завод. Этот - один из крупнейших в Союзе. Отличается высоким качеством продукции. Интересен на этом заводе женский труд. Женщины там передовики… Завод электроточных приборов. О нем не стоит распространяться - качество само собой ясно.” М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 92-93

И, читая “Путешествие в Армению”, мы можем видеть, как в главке “Сталинский район” Шагинян привела свою беседу с секретарем райкома, но уже не в форме прямой речи, а органично введя эту информацию в контекст повествования. “Вот они, гиганты, не кажущиеся гигантами из-за уютных и красивых оград, выходящие белым пятном своих стен на одну линию с жилыми домами проспекта. Электромашиностроительный завод, молодой, но уже известный на весь Союз, с молодыми, но уже перегоняющими стариков рабочими, 80 процентов которых комсомольского возраста. Станкостроительный имени Дзержинского, отправляющий станки во все края Союза. Автотрактородеталь - один из первых откликнувшихся своими делами на нужды великих строек. Кабельный, еще недавно осваивавший производство, а сейчас уже дающий новый ассортимент кабелей. Шинный, крупнейший в нашем Союзе, славный еще и тем, что работают на нем женщины, показавшие себя передовиками соревнования… Завод электроточных приборов - ну, этот сам за себя говорит одним своим названием.” М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. Собр. соч., т. 4. М., 1957. С. 237. Очевидна связь этих двух отрывков, но, естественно, Шагинян несколько облагородила свои дневниковые записи, сделала эту сухую информацию о заводах более литературной, более интересной читателю.

Как уже отмечалось, дневники Мариэтты Сергеевны полны упоминаний о встречах с людьми, и всегда она старается дать хотя бы краткое описание заинтересовавшего его человека, подметить какую-нибудь характерную черточку внешности или характера. При этом чувствуется, что журналистка старается везде, где она пишет о встрече и разговоре с кем-либо, оставить небольшую информацию об этом человеке, которая может оказаться полезной для будущего очерка. Беседуя с рабочими, она обратила внимание на Тимофея Ивановича Агеева, и на протяжении пяти страниц дневника, которые описывают ее встречу с заводскими работниками, писательница то и дело упоминает Агеева: “Познакомилась, наконец, и с Агеевым, пожилым, крупным, широколицым рабочим М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 101… путиловец Тимофей Иванович Агеев Там же.… Он начал говорить тихо - у него астма. Широкий лоб рассечен наискось шрамом Там же, с. 104…” Мариэтта Шагинян внимательнейшим образом старается познакомиться с его биографией: “Он мне принес завернутую в старую, почти истлевшую газетную бумагу пачку документов, тоже старых, желтых, кое-где порванных и с трудом различимых, - целая жизнь очень активного, вышедшего из народа творца. Я их внимательно осмотрела и перебрала: авторские свидетельства на изобретения, вырезки из газет, благодарности, командировки. Множество изобретений Там же..” Шагинян конспектирует беседу с Агеевым: “До революции работал токарем, всю революцию - в Петрограде… Тогда же и в революции принял участие…после ранений пошел на завод в Донбассе токарем, а позднее стал механиком завода. На войне работал шофером и в лоб ранен - вот откуда шрам… Изобретать начал тотчас после революции… Директор предложил мне сорганизовать такой цех - изготовлять не только цилиндры бумажные, но изоляционные детали из пластмассы, резины. Я согласился, наладил помещение, оборудовал, набрал и обучил кадры, через шесть месяцев попросил, чтоб мне дали инженера, - и так на полном ходу передал ему мастерскую. Люблю учить людей, чтобы по пятьдесят учеников сразу М. Шагинян. “Дневник писателя”. М., 1953. С. 104-106.. ”

И этот журналистский труд не пропал. На страницах “Путешествия в Армению” мы видим живой, яркий образ бывшего путиловца, а ныне начальника опытной мастерской электромашиностроительного завода, старого изобретателя Агеева Тимофея Ивановича, органично включивший в себя множество мелких черточек, подмеченных Шагинян: “…умный лоб его рассечен шрамом - память об одной из боевых кампаний, проделанных за долгую жизнь; дышит он не легко - от астмы, а глаза светятся молодым интересом ко всему, что касается техники и производства; он - прирожденный изобретатель-педагог, любящий готовить смену; и не одиночек готовить, а сразу целую группу, человек по сорок-пятьдесят М. Шагинян. “Путешествие по Советской Армении”. Собр. соч., т. 4. М., 1957. С. 369.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5